Тарелка супа
Недавно в руки мне попалась израильская русскоязычная газета. Внимание
привлек заголовок: "Тысяча и одна ночь". Запахло детством, сказочными принца-
ми, красавицами и, главное – сюжетами, где добро побеждает зло. Но журналист
рассказывал о современных хозяевах жизни. Были напечатаны фотографии мо-
лодого банкира, сына губернатора Петербурга, и восточной красавицы, певицы
по имени Зара. Журналист трогательно описывал развитие их отношений, под-
черкивал патриархальность родителей девушки – курдянки из города Тбилиси по
фамилии Мгоян. Отмечалось, что жених каждый день посылал невесте букет из
тысячи и одной розы (многолетняя зарплата какой-нибудь учительницы). Вскоре
состоялась свадьба. Я стал вспоминать: где-то я уже встречал фамилию Мгоян.
Вспомнил. Мне примерно четырнадцать лет. В Тбилиси в каждом районе ре-
бята объединены в компании, некоторые – криминальные. Мы с двоюродным
братом Аликом Брацлавским возвращаемся из кинотеатра. Фильм был музы-
кальный. Я пропел Алику несколько строчек. Мимо проходили какие-то ребята.
Один из них презрительно бросил: "Это что, опера?" – "Нет, оперетта", – просто-
душно ответил я.
Мы вернулись домой. Алик стал объяснять, что нас смертельно оскорбили.
"Чем?" – удивился я. "Ты что, сам не понимаешь?" Я и вправду не понимал, но он
меня уговорил, что мы должны найти обидчиков. Мы вложили в рукава каждый по
килограммовой гантеле. Как ни странно, встретили наших обидчиков. Алик пошел
разбираться, а я стоял в стороне и не понимал: что я тут делаю? Через двадцать
секунд Алик крикнул: "Бежим!" Вдогонку ему летела гантеля. Он занимался бегом,
так что бежал быстро. А у меня была замедленная реакция, и я очутился в толпе
ребят, взбешенных тем фактом, что кто-то из чужого района пришел к ним разби-
раться. Вдруг я услышал разъяренный крик. Размахивая над головой привязан-
ной ремешком гирькой, к нам приближался здоровенный, звериного вида парень
лет восемнадцати. "Он меня и убьет", – завороженно подумал я. Детина влетел в
круг, встал рядом со мной, показал на меня пальцем, и не переставая размахивать
гирькой, закричал: "Кто его тронет – убью!". Гонители музыки удивленно спросили
меня: "Откуда ты знаешь Агабека Мгояна?" В моих глазах отразилось, что я не толь-
ко не знаю никакого Агабека, но и имя его слышу в первый раз. У моих преследо-
вателей затеплилась надежда. Видно, и сам Агабек засомневался: "Ты живешь на
Ленинградской улице?.."
И тут я вспомнил, вернее, вычислил: когда мне было три года, я играл во дворе
с детьми из хороших семей. Неожиданно к нам присоединился мальчик лет шес-
ти, курд. И даже страшно себе представить – его родители были в разводе и отец
сидел в тюрьме. Все дети из хороших семей сбежали. А я – нет. Мне почему-то за-
хотелось поиграть с ним и даже пригласить домой. В детстве меня невозможно
было заставить что-нибудь съесть. Мама спросила: "Если я разрешу мальчику с то-
бой поиграть, ты покушаешь?" Я начал торговаться: "Только если он будет обедать
вместе со мной". Мама согласилась. Мы с мальчиком съели по тарелке супа. И вот
теперь эта тарелка, похоже, спасла мне жизнь.
Свои люди
Это было сорок лет тому назад. Я и мой двоюродный брат Алик Брацлавский
спускались к автобусной остановке. Мы собирались на день рождения к его сес-
тре Ляле. Моя тетя работала на продуктовой базе, поэтому пир ожидался гранди-
озный. Особенно хорошим было вино. Его поставляли в Москву, в ЦК КПСС. Так что
мы с Никитой Сергеевичем Хрущевым пили из одной бочки, но ему разбавляли. У
него ведь тетя на базе не работала.
Мы смеялись, шутили. Вдруг мой взгляд упал на человека лет тридцати. Он
обнимал дерево и о чем-то сам с собой разговаривал. Когда мы поравнялись с
ним, он, бросив свою опору, обнял меня. Алик испугался и бросился ко мне на
помощь.
Мужчина, назовем его Гоги Мжаванадзе, заплетающимся языком объяснял:
– Ребята, у моего друга родился сын. Мы выпили. Мне досталось шесть буты-
лок шампанского. Ни одна машина не останавливается. Помогите, я не оборванец,
я старший инженер. – Он стал совать мне в руки какое-то удостоверение.
– Не надо, – сказал я.
И вдруг Гоги приосанился, показал пальцем на землю и произнес:
– Я давно бы лег, но пройдет мимо русский и скажет: "Вот грузин пьяный ва-
ляется!"
Мы с братом переглянулись. Я поддерживал Гоги, а Алик отошел ловить такси.
Водитель был недоволен пьяным пассажиром. Но, услышав тираду Гоги, уважи-
тельно взглянул на нас. Гоги в дороге протрезвел и стал требовать, чтобы мы с
водителем поехали к нему в гости. Он не позволил нам заплатить, да и таксист был
против.
Как часто после этого жизнь опьяняла меня напитками посильнее, чем шесть
бутылок шампанского. И так хотелось лечь в ближайшую канаву… Но перед гла-
зами возникал Гоги, и я говорил себе: "Смотри, кто-то пройдет мимо и скажет, что
еврей в канаве лежит…"
Написано в Талмуде, что человек проверяется по трем вещам: карману, гневу
и стакану. Известен феномен: как правило, грузины, даже не обладающие высо-
ким уровнем культуры, в выпивке не опускаются до скотского состояния. Может
быть, потому, что пьют вино, а не водку. Но главное – выпивка для них не само-
цель. Попутно говорится много красивых слов о святых вещах: родителях, женах,
народе. Пусть не всегда искренне. Все равно. Возможно, эти слова и держали на
ногах Гоги Мжаванадзе в тот вечер. А он сам с его чувством чести служил приме-
ром для меня…
Прошли годы. У меня сейчас другие ориентиры и жизненные ценности. Но
вдруг мне так захотелось, так захотелось… выпить с Гоги Мжаванадзе. Приезжай,
Гоги, генацвале*! Выпьем за нашу молодость, за наши многострадальные родины,
за мир над нашими домами. Приезжай, азиз-джан**! Не стесняйся. Мы же свои
люди!
* Генацвале – дорогой (груз.).
** Азиз-джан – дорогой (обиходное выражение, употребляемое жителями Тбилиси, составленное
из армянского и азербайджанского аналогов).